 В преддверии XII Международного молодежного театрального форума «Mарт-контакт-2017», который пройдет в беларусском Могилеве с 21 по 27 марта, корреспондент газеты «Могилевская правда» побеседовала с художественным руководителем Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени А. С. Грибоедова, лауреатом Государственной премии Грузии и премии им. К. Марджанишвили Автандилом Варсимашвили. Спектакль ««Холстомер. История лошади», поставленный им по мотивам повести Л. Н. Толстого, будет показан в Могилеве по специальному приглашению организаторов форума. В 2013 году этот спектакль, поставленный при поддержке Международного культурно-прсветительского Союза «Русский клуб», удостоен Гран-при XI Международного театрального форума «Золотой Витязь» в Москве, а исполнитель главной роли Валерий Харютченко стал там обладателем «Золотого диплома».
Помимо этого спектакля на «Mарт-контакте-2017» будет показана еще 21 постановка их 9 стран мира.
ИНТЕРВЬЮ А. ВАРСИМАШВИЛИ ГАЗЕТЕ «МОГИЛЕВСКАЯ ПРАВДА» ЧИТАЙТЕ В РАЗДЕЛЕ «ПОДРОБНЕЕ»
Подробнее
Автандил Варсимашвили: «АКТЕРЫ ВЫХОДЯТ НА СЦЕНУ, ЧТОБЫ ПООБЩАТЬСЯ С БОГОМ»
— Автандил Эдуардович, вы уже бывали в Беларуси, какие впечатления остались от нашей страны? Как вам белорусский зритель?
— Я неоднократно бывал в Беларуси. Впервые приехал в Минск еще студентом 3-го курса в Международный молодежный лагерь. Там собиралась молодежь со всего Советского Союза и не только. Тогда я влюбился в очень красивую белорусскую девушку и, полюбив ее, полюбил и всю Белоруссию. Затем были гастроли с театром Руставели. А потом уже с моим театром я неоднократно приезжал на фестиваль «Белая Вежа» в Бресте. Белорусский зритель — очень хороший, да он и не может быть плохим, так как в Белоруссии замечательные театральные традиции, и ваш зритель воспитывался на этих традициях.
— Вы работали над спектаклями по Булгакову, Шекспиру, Брехту. Это все серьезные размышление о жизни и смерти, о смысле человеческого существования, о совести и подлости, о людском коварстве и преданности. Что, на ваш взгляд, сегодня правит миром? Какие ответы для себя лично вы пытались найти в этих постановках?
— Если театр настоящий, живой, то он затрагивает только вечные вопросы, и это его прямая обязанность. Но театр может лишь поставить эти вопросы, и они потому и вечные, что ответа на них нет. Есть только версии, только взгляды, оценки. В настоящем театре актеры выходят на сцену не для того, чтобы просто проговорить заученный текст или показать, как они умеют кривляться. Нет, актеры выходят на сцену, чтобы пообщаться с Богом, поговорить о тех вопросах, на которые Бог не дал ответов. А их — актеров — эти вопросы мучают. Спектакль — это священный процесс! Спектакль — это коллективная исповедь! Если такого отношения к спектаклю нет, считайте, что это мертвый театр. Меня интересует только живой театр, где я могу говорить с Богом. И я надеюсь, что мой театр именно такой. Поэтому я и работаю с соответствующими авторами. Меня не интересует современная драматургия, которая способна всего лишь отразить те события, которые показывают в информационных выпусках ТВ.
— «Холстомер» сразу вызывает в памяти спектакль Товстоногова. И безоговорочно — Евгения Лебедева. Насколько трудно работать, когда на одной чаше весов такой всеми признанный бриллиант, а на другой — ваш труд, который могут принять, а могут и не принять? Почему вы взялись за эту работу?
— Ни одна из областей искусства не зависит в такой степени от времени, как театр. Время жестоко к театру, ведь он отображает идеи, которые витают в воздухе, и поэтому театр очень быстро меняется. Когда простые любители смотрят гениальные старые спектакли, то недоумевают, не понимают, почему эти спектакли считались гениальными. Только профессионалы понимают, что те спектакли очень точно отражали дух и мысли своей эпохи, потому и стали гениальными. Театр живет только сегодня. Про вчерашний спектакль нам могут всего лишь рассказать, и никакая киносъемка не сможет передать ту энергию, которая взрывалась в зрительном зале. Спектакль Товстоногова был гениальным, как и его постановщик, но сегодня, я уверен, сам Товстоногов поставил бы его по-другому, ведь он фантастически чувствовал время. Никакого соперничества с ним у меня не было и не могло быть — я ставил повесть Толстого так, как сам почувствовал ее. Мне хотелось поставить спектакль о предназначении человека.
—Тема старости, смерти — одна из основных в вашей постановке. Бесспорно, нет никого беспомощнее стариков. Скажите, как в Грузии относятся к старшему поколению сейчас? Остаются ли живы ваши национальные традиции? Кто обеспечивает спокойную старость вашим старикам? И возможно ли вообще со спокойствием в сердце принимать мысль о том, что ты стареешь, как вы считаете?
— Страсть, смерть, любовь — мои постоянные темы. К старшему поколению в Грузии относятся так же, как и в любой стране мира, — жестоко! Конечно, есть страны, где социальные права защищают в большей мере, но никакой пансионат, никакая пенсия и никакая социальная помощь не защитят этих людей от подсознательной агрессии молодого поколения, которая призвана рушить все старое. И это продолжается с того момента, как на планете Земля появился человек.
— Сейчас некоторые режиссеры ставят спектакли для того, чтобы высказаться самому. Либо — чтобы представить новую работу критикам, и те бы сказали: да, вот это концепция! Но при этом забывают про зрителя. На кого все-таки должен в первую очередь работать режиссер? На себя, на критиков или на публику?
— Без концепции современный театр немыслим, но меня смешат режиссеры, которые с помощью великого произведения навязывают свои жалкие мысли. Я должен видеть режиссера в раскрытии им автора, а не наоборот. Для кого ставятся спектакли? Критика должна существовать, но ее роль второстепенна. Спектакль ставится для зрителя. Театр — не развлекательное учреждение, это учреждение воспитательное, религиозное. Даже тогда, когда ты ставишь комедию, главная цель не в том, чтобы просто смешить зрителя. Ему необходимо рассказать о важном, о сокровенном. Театр делается для зрителя, и только зритель вправе высказать свой вердикт. Но, конечно, это вовсе не значит, что нужно потакать массовому зрителю, который смотрит на театр только с позиции развлекаловки. Настоящий театр даже в гомерическом хохоте учит зрителя чему-то очень важному, призывает к чему-то настоящему.
— Как вы относитесь к комедии на сцене? Насколько они важны или не важны для современного театра? Есть ли у вас такие работы? Насколько они сложны в постановке? Легко ли найти ключ к сердцу зрителя, которого хочешь рассмешить?
— Я прекрасно отношусь к комедиям, и сам люблю их ставить. Но не надо думать, что вся безвкусица, которой полны наши телеканалы, это и есть комедия. Комедия — это Рабле, Гольдони, Мольер, Гоголь, Грибоедов, Булгаков, Чехов. Это Чарли Чаплин, это фильмы Гии Данелия и Эльдара Рязанова и т. д. Комедия — это когда смешно и одновременно грустно, и даже трагично. Это когда пронзает до боли жалость к персонажу, когда происходит идентификация с ним. И, наконец, когда соблюдаются чувство меры и вкус. Просто комедия — опасный жанр, в нем быстрее и легче можно скатиться в безвкусицу, чем и грешат все телеканалы мира.
— Вы были знакомы с Верико Анджапаридзе и ее семьей? Если да — расскажите, пожалуйста, о ваших встречах.
— Я знал Верико Анджапаридзе, но из-за разницы в возрасте не могу сказать, что наше знакомство было очень близким. Мы, студенты первого курса, были заняты в спектаклях театра имени Марджанишвили и могли наблюдать, как работает величайшая актриса. Она и правда была великая. А вот про Софико Чиаурели могу сказать, что дружил с ней, приходил к ней в дом, мы пили чай, много говорили о театре, и она все время уговаривала меня, чтобы я поставил с ней спектакль. Но у меня было условие: ставим в моем театре. А она хотела, чтобы я поставил в ее театре. Так мы и не договорились. Жаль…
— Вы ждете весну? Любите ее? Или у вас другое любимое время года?
— Больше всего люблю весну, потому что она ассоциируется с рождением. А рождение живого — это самое прекрасное, что только может быть на свете.
Беседовала
Ирина Торпачева. |
