 «Грузия была настоящим поприщем его деятельности,— свидетельствовал современник Александра Грибоедова Василий Григорьев.— Здесь он провел лучшее время своей жизни в трудах литературных и по службе. Он любил Грузию так пламенно, так чисто, как редкие любят даже родину свою». Последние десять лет недолгой жизни Александра Грибоедова были самым тесным образом связаны с Грузией. Хронология такова: впервые он приехал в Грузию 21 октября 1818 года в составе русской дипломатической миссии, направлявшейся в Персию. Остановился в единственной в то время гостинице, небольшом двухэтажном доме с широким балконом, которую содержал француз Поль (ныне ул. Пушкина, 5; старое здание не сохранилось).
Грибоедов полюбил этот край сразу и навсегда. «Я здесь обжился, и смерть не хочется ехать», – писал он в январе 1819 года друзьям. А в письме, написанном в феврале 1820 года из Тавриза, советовал приятелю: «Спешите в Тифлис, не поверите, что за роскошь!».
В ноябре 1819 — январе 1820 гг. Грибоедов побывал в Тифлисе с отчетом о выводе русских беглых солдат из Персии и просил у «проконсула Кавказа» о переводе из Тавриза в Тифлис судьей или учителем, но безрезультатно. В ноябре 1821 года он прибывает из Персии в Тифлис с донесением главноуправляющему Грузией А. П. Ермолову. В феврале 1822 года Грибоедов назначается «чиновником по дипломатической части». Он живет на Армянском базаре, на Экзаршеской площади (ныне площадь Ираклия II) и, кстати, не только служит, но и работает над поэмой «Странник» и комедией, носившей в то время заглавие «Горе уму». Первым слушателем написанного становится поэт-декабрист Вильгельм Кюхельбекер, который прибыл в Грузию в декабре 1821 года, чтобы приступить к службе в дипломатической миссии Ермолова. В марте 1823 года Грибоедов уезжает в отпуск в Москву и Петербург. В конце 1825 года выезжает обратно в Тифлис, однако не доезжает – на Северном Кавказе его арестовали по делу декабристов, увезли в Петербург и лишь через несколько месяцев освободили с «очистительным аттестатом». Царь по-своему «извинился» перед Грибоедовым за арест: присвоил ему звание статского советника, наградил орденом Святой Анны с алмазами и суммой в четыре тысячи червонцев. 3 сентября 1826 года Грибоедов возвращается в Тифлис. Кстати, он не прекращает своих литературных занятий и с сентября 1826-го по май 1827 года пишет трагедию «Грузинская ночь» (до нас, увы, дошли только две ее сцены). В тот период командующим Отельным кавказским корпусом и главноуправляющим Грузией назначается И. Ф. Паскевич. В апреле 1827 года Грибоедову поручается ведение всех дипломатических дел с Персией и Турцией, а через год, 15 апреля 1828 года, он назначается министром-резидентом в Персию. После возвращения из Петербурга, куда он отвез текст Туркманчайского договора, Грибоедов два месяца проводит в Тифлисе, 22 августа 1828 года венчается с Ниной Чавчавадзе, 9 сентября выезжает в Персию. Ему очень не хотелось ехать. «Вижу только важность и трудность своего положения,— говорил он другу,— и, главное, не знаю сам, отчего мне удивительно грустно ехать туда!»
30 января 1829 года Александр Грибоедов погиб при разгроме русского посольства в Тегеране. Ему было 34 года.
Обстоятельства гибели Грибоедова так и остались неясны. По одной версии, его убили в схватке у дверей — Грибоедов выбежал к толпе с саблей, сразу же получил камнем по голове, потом его изрубили и затоптали. По другой версии, он закрылся в своем кабинете и долго отстреливался, нападавшие не смогли подобраться к нему через дверь, проломили крышу и ворвались в комнату через дыру в потолке… В Персии опасались, что в ответ на убийство Грибоедова Россия объявит войну. Поэтому шах пытался всячески задобрить российскую сторону и продемонстрировать, что не причастен к случившемуся. Шах послал в российскую столицу специальную извинительную делегацию во главе со своим внуком Хозрев-Мирзой. Миссия направлялась в Петербург, но по пути заехала в Москву, где Хозрев-Мирза встретился с матерью погибшего Грибоедова и, по свидетельству очевидцев, плача, просил у нее прощения. Затем делегация отправилась в российскую столицу, где была принята императором. От имени шаха глава делегации передал письмо с извинениями и заверениями, что шах не причастен к трагическому происшествию. В качестве извинений за гибель посла делегация привезла многочисленные дары, венцом которых был великолепный алмаз массой 88,7 карата. Начинать еще одну было не в интересах Петербурга, и Николай I благосклонно принял и извинения, и алмаз: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское дело…»
Интересно, помнят ли наши соотечественники, сколько всего Александр Грибоедов сделал для Грузии? При его личном участии в стране открылось несколько уездных училищ для лиц «свободного состояния», были учреждены училище восточных языков, газета «Тифлисские ведомости», Коммерческий банк, обсуждался вопрос об организации публичной библиотеки. Грибоедов участвует в создании плана Российской Закавказской компании. Его трудами начато «Обозрение Российских владений за Кавказом в статистическом, этнографическом и в финансовом отношении, произведенное и изданное по высочайшему повелению» в четырех томах. Оно было издано в Петербурге в 1836 г. и до сих пор остается важнейшим источником для изучения истории Кавказа. Ему принадлежит доклад «О лучших способах вновь построить город Тифлис». Грибоедов предлагал подойти к строительству в городе исключительно с учетом особенностей национальной архитектуры и местных традиций (например, он ратовал за сохранение балконов, деревянных галерей вокруг домов и «дарбазов»), особо подчеркивал, что «каждый аршин земли дорого ценится» и нарушать права владельцев нельзя, чтобы не возбуждать «справедливый ропот», указывал возможные места построения мостов через реку Куру — возле «армянского монастыря» и «артиллерийского дома». Там они и были построены много времени спустя — мосты имени Бараташвили и Воронцовский (ныне Саарбрюкенский). Во многом его стараниями было остановлено разрушение «древнейшего архитектурного памятника Грузии» (как писал сам Грибоедов) — крепости Нарикала.
Жители Тифлиса тех лет не просто обожали Грибоедова, но и преклонялись перед его выдающейся деятельностью. Василий Григорьев оставил «Описание последнего долга, отданного А. С. Грибоедову в Тифлисе»: «Отечество лишилось в нем одного из лучших своих граждан, словесность – первоклассного поэта и бессмертного творца «Горя от ума», и, наконец, все, которые имели удовольствие быть с ним знакомы,— человека, с умом высоким, творческим, пламенеющего любовью ко всему праведному, изящному и доброму, с редким благородством характера. Но только мы, жители Грузии, в состоянии вполне чувствовать утрату сего человека… Он любил Грузию так пламенно, так чисто, как редкие любят даже родину свою. Он желал и успел бы сделать много истинно полезного, если бы преждевременная кончина не прекратила его деятельности… Можно утвердительно сказать, что с приведением в исполнение предложений Грибоедова через 10 или 15 лет Грузия целым столетием бы подвинулась вперед на поприще просвещения… Я еще не видывал в народе такой единодушной всеобщей печали!.. Можете вообразить, с какими чувствами завидели его гроб жители Тифлиса, где он провел лучшие годы жизни, посвящая их полезным занятиям по службе и литературе и умом своим оживляя общество. Устроенные по Эриванской дороге карантины замедлили привезение его тела до последних чисел июня, с того времени по 18 июля – день, назначенный для погребения, оно находилось в Артачальском карантине, отстоящем от города в трех верстах. Накануне, поздно вечером, тело было перевезено в Тифлис и поставлено в Сионском соборе, на великолепном катафалке. Дорога из карантина к городской заставе идет по правому берегу Куры. В печальном шествии было нечто величественное и неизъяснимым образом трогало душу: сумрак вечера, озаренный факелами, стены, сплошь унизанные плачущими грузинками, протяжное пение духовенства, за колесницею – толпы народа… Воспоминание об ужасной кончине Грибоедова раздирали сердца знавших и любивших его! Вдова в горестном ожидании стояла с семейством своим у городской заставы. Свет первого факела возвестил о близости драгоценного праха: она упала в обморок, и долго не могли привести ее в чувство. На другой день происходило отпевание тела… Тело было отвезено для погребения в монастырь святого Давида с торжественною церемониею. Все народонаселение собралось в одной улице, по которой проходила процессия: на лице каждого были горестные чувства… 20 июля 1829».
Перед отъездом в Иран Грибоедов, словно предчувствуя беду, говорил молодой жене: «Не оставляй моих костей в Иране, если я там умру, похорони меня в Тифлисе на горе Давида». Нина исполнила просьбу мужа… 5 июля 1831 года она подала экзарху Грузии прошение: «Вскоре после предания земле останков покойного супруга моего, статского советника Александра Сергеевича Грибоедова, сделано было мною распоряжение о сооружении на могиле его памятника, окончательное исполнение чего замедлилось по отдаленности здешнего края от С.-Петербурга, где мавзолей заказано было сделать и откуда он должен быть сюда доставлен. Между тем, видя, что основание церкви св. Давида, у которого находится могила Александра Сергеевича, грозит падением и сама, по ветхости своей, не может долго сохраниться, желая, с другой стороны, более ознаменовать память к покойному, который и при жизни изъявлял желание в случае кончины быть похороненным в монастыре св. Давида, приняла я намерение согласить к тому и сестру Александра Сергеевича г-жу Дурнову перестроить вновь церковь св. Давида – о чем доводя до сведения Вашего, высокопреосвященнейший владыко, иметь честь представить план и фасад предполагаемой вновь церкви на месте нынешней, до основания разобраться долженствующей, с прошением на сие благоволения и одобрения Вашего высокопреосвященства удостоить меня милостивым Вашим отзывом. Нина Грибоедова. Июля 5 дня 1831 года. Тифлис».
Прошение осталось без ответа…
Нина Александровна продолжала добиваться разрешения на установку памятника. 23 января 1833 года она обратилась за содействием к гражданскому губернатору Н. И. Палавандову (Палавандишвили). Вдова писала: «Хотя прежде и имела я намерение возобновить всю Мтацминдскую церковь св. Давида за свой счет, но как предложение сие не было утверждено духовным начальством и в имевшихся у меня средствах последовала значительная перемена, я не только воздвигнуть новую церковь, но и исправить старую не имею возможности. Посему я вынуждена ограничиться сооружением только памятника над прахом покойного мужа моего, на что и покорнейше прошу Ваше сиятельство испросить мне благоволение высокопреосвященного экзарха Грузии». В ответ экзарх потребовал построить новую церковь внизу, так как тяжелый памятник у основания старой церкви может ей повредить. Нина Грибоедова вновь пишет Палавандову: «Употребив значительную сумму на сооружение памятника, я не могу исполнить прежнее намерение о перестройке Мтацминдской церкви, но я не полагаю, чтобы сие могло быть причиною устранить там памятник. Что же касается до опасения его высокопреосвященства, чтобы тяжестью не ускорить разрушение церкви, то памятник не столь огромен, чтобы мог сие причинить. Ваше сиятельство, изволите одолжить меня, приказав архитектору или кому-либо из инженерных офицеров освидетельствовать место сие, дабы удостовериться, может ли быть какая-то опасность. Памятник находится уже в пути, и я покорнейше прошу испросить разрешения его высокопреосвященства поставить оный прит Мтацминдской церкви».
В июле 1833 года обследование показало полную несостоятельность доводов «духовного начальства», и экзарх Грузии дал разрешение установить памятник Грибоедову на Мтацминда.
В 1929 году, к 100-летию со дня гибели А. С. Грибоедова, на Мтанцминда состоялось официальное открытие Пантеона писателей и общественных деятелей Грузии.
Любовь Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе вдохновила многих выдающихся писателей на создание прекрасных произведений. И все-таки самые прекрасные строки, глубоко пронзающие душу каждого, кто их читает или произносит, принадлежат самой Нине: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!»
Одним из самых выдающихся деятелей Грузии первой половины XIX века был князь Александр Чавчавадзе (1786-1846), выдающийся поэт и переводчик, генерал-лейтенант, крупный государственный и общественный деятель, военачальник. Вскоре после своего приезда в Тифлис, по свидетельству современников, Александр Грибоедов «близко сошелся с князем Александром, и между ними установилась самая искренняя, самая теплая дружба».
Уже в первый свой приезд в Тифлис в 1818 году Грибоедов посещал дом Прасковьи Николаевны Ахвердовой, урожденной Арсеньевой, родственницы М. Ю. Лермонтова, вдовы начальника Кавказской артиллерии генерала Федора Ахвердова, очень культурной и даровитой женщины, которая имела известный в городе салон и домашний пансион. Дом Ахвердовых находился в тифлисском районе Сололаки (на этом месте, по улице Мачабели, сейчас расположен Дом писателей Грузии). Флигель во дворе занимала семья Александра Чавчавадзе. Обе семьи были в таком тесном родстве и соседстве, что посетители одной семьи непременно встречались и с другой. Здесь и встретил Грибоедов свою будущую жену – Нину Чавчавадзе. Нина, можно сказать, выросла у Грибоедова на глазах: дети А. Чавчавадзе – Нина, Екатерина и Давид воспитывались в пансионе Ахвердовой.
Дарья Харламова, дочь Прасковьи Николаевны, ровесница Нины Чавчавадзе, так вспоминала о Грибоедове: «Я лично начала его помнить лет 9-ти, когда он вернулся после долгого отсутствия из Тавриза, почти ежедневно обедал у нас, а после обеда играл нам, детям, танцы. Расположение духа у него было необыкновенно изменчивое, иные дни проходили в полном молчании с его стороны, но без видимой причины чело его прояснялось, он делался весел, разговорчив (говорил всегда по-французски) и, если не было малознакомых гостей, шел в зал после обеда, говоря: «Enfants, venez danser» («Дети, идите танцевать») — садился так, чтобы видеть наши неуклюжие танцы. Играл он всегда танцы своего сочинения, мелодию которых еще ясно помню, но очень красивые и сложные, потом переходил к другим импровизациям и проводил за роялем иногда весь вечер».
Грибоедов снова появляется в Грузии, когда Нине уже 14 лет. Он занимается с ней музыкой, заставляет говорить по-французски и сопровождает в поездках верхом.
Наконец, после очередной деловой отлучки, Грибоедов возвращается в Тифлис уже в статусе полномочного министра в Персии. Объяснение Александра Сергеевича с Ниной произошло в Доме Ахвердовых. «В этот день я обедал у Прасковьи Николаевны,— писал Грибоедов,— за столом сидел против Нины Чавчавадзевой, все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необычайно важной, или что другое придало мне решимость необычайную, выходя из-за стола, я взял ее за руки и сказал ей по-французски: «Пойдемте со мной. Мне надо вам что-то сказать». Она меня послушалась, как и всегда; верно думала, что я усажу ее за фортепиано; вышло не то; дом ее матери возле, мы туда уклонились, взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыхание занялось, я не помню, что я начал бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери, Прасковье Николаевне Ахвердовой… Нас благословили, я отправил курьера к ее отцу в Эривань с письмом от нас обоих и от родных».
Александр Чавчавадзе, который служил начальником Армянской области и председателем Эриванского Областного правления, прислал свое благословение незамедлительно.
22 августа 1828 г. в Сионском соборе состоялось венчание Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе. В тот же день последовал ужин для родственников и близких (их было около 50-ти человек), а 24 августа Грибоедов дал большой обед на более чем 100 персон. Газета «Тифлисские ведомости» поместила описание свадебных торжеств: «1-й бал, или, лучше сказать, обед с танцами, дан был 24-го августа нашим полномочным министром в Персии А. С. Грибоедовым, по случаю бракосочетания его с княжной Н. А. Чавчавадзе, 2-й великолепный бал был у г. тифлисского военного губернатора, генерал-адъютанта Н. М. Сипягина 26-го августа. В превосходно освещенные и отлично убранные комнаты, занимаемые его превосходительством, вход был через стеклянную галерею, украшенную на сей раз деревьями и цветами. Звук труб возвещал о приезде гостей, которые встречаемы были назначенными для сего чиновниками, а дамы – самим хозяином. Когда все гости съехались, то бал начался блестящим фейерверком, сожженным против дома его превосходительства, на прекрасной Александровской площади, устроенной во время управления здешним краем его превосходительством Н. М. Сипягиным. После фейерверка начались танцы. Польские экосезы, вальсы, кадрили попеременно занимали гостей. Наконец все умолкло, и внимание присутствующих было обращено на квартет, разыгранный тифлисскими виртуозами с искусством, удовлетворительным для самых строгих знатоков музыки. По окончании квартета снова закипели танцы. Прелестные грузинки, в национальных костюмах, под звуки страстной мелодии танцевали грузинский танец, называемый лезгинкой. Прелестные телодвижения и ловкость, оказанная в сем танце красавицами Востока, заставили позабыть каждого зрителя наш резвый котильон и мазурку. Превосходный ужин окончился в 3 часа, но с ним не кончилось веселость гостей, и светозарное солнце уже блистало на высотах Кавказа, когда окончилось попурри, а с ним и бал».
Затем молодые отправились в Цинандали, в усадьбу Чавчавадзе на берегу реки Алазани. Эти две недели перед отъездом в Персию стали для Грибоедова самыми прекрасными в жизни…
Грибоедов не раз бывал в княжеском имении и ранее. Он был бесконечно очарован и воодушевлен Цинандали, и, надо сказать, воодушевиться было чем.
Князь Александр получил имение по наследству от отца, Гарсевана Чавчавадзе, генерал-адъютанта царя Ираклия II, его представителя на переговорах об установлении протектората России над Грузией (на Георгиевском трактате стоит подпись Г. Р. Чавчавадзе), первого полномочного министра Грузии в Петербурге при Екатерине II, Павле I и Александре I.
Александр Чавчавадзе превратил усадьбу в культурно-интеллектуальный центр Грузии. Здесь началась европеизация Грузии, здесь началось грузинское виноделие в том виде, который существует сейчас, здесь были заложены основы грузино-русских отношений в самых светлых и благодатных для Грузии формах.
Князь Александр разбил великолепный парк по европейскому образцу (причем, из Англии были выписаны не только деревья, но и садовники), наладил винное производство двумя способами – и грузинским, и европейским. Александр Чавчавадзе — первый человек в истории Грузии, который стал разливать вино в бутылки, благодаря чему вино начали продавать и вывозить в Россию и Европу не только в бурдюках.
В музее-усадьбе в Цинандали до сих пор хранится рояль, который Александр Чавчавадзе привез из Европы. Это был первый в Грузии рояль. Кстати, вместе с роялем князь также привез первый бильярд и первую карету. Сохранилось и пианино – свадебный подарок Грибоедова своей молодой жене.
Как вы сами понимаете, Цинандали – своего рода памятник пребывания Александра Сергеевича Грибоедова в Грузии. Клавиши рояля и пианино помнят прикосновения его пальцев, парковые дорожки – его шаги, а кроны столетних деревьев – слова любви, обращенные к Нине…
Александру Сергеевичу в Цинандали было так хорошо, что он решил остаться здесь навсегда и посвятить себя семье и занятиям литературой. «Скажите Нине, – писал он Прасковье Ахвердовой 29 июля 1828 году, – что скоро, не больше как через два года, я сделаюсь отшельником в Цинондалах».
Эти планам не дано было осуществиться…
Александр Сергеевич Грибоедов погиб 191 год назад, в 1829 году. Но имя его навсегда осталось в исторической памяти Грузии и ежедневно слышится по сей день – в Тбилиси есть улица Грибоедова, стоят два памятника выдающемуся поэту и дипломату, а Тбилисский государственный академический русский драматический театр с 1934 года носит имя Грибоедова.
В 1881 году Комендантская улица Тифлиса, расположенная в центре города, стала Грибоедовской. Так она называется и сегодня. Здесь расположены Тбилисская государственная консерватория имени Вано Сараджишвили, Тбилисская государственная академия художеств, Дом-музей Тициана Табидзе. В разные годы на улице Грибоедова жили писатель Константин Гамсахурдиа, создатель прохладительных напитков «Воды Лагидзе» Митрофан Лагидзе, поэт Тициан Табидзе, Народная артистка Грузии Мери Накашидзе, поэт Булат Окуджава, поэт Борис Пастернак, художник Сергей Судейкин.
10 мая 1961 года на левом берегу реки Мтквари был открыт бронзовый памятник Александру Грибоедову, выполненный скульптором Мерабом Мерабишвили и архитектором Гиви Мелкадзе.
А ровно два года назад, 24 декабря 2018 года, в Тбилисском русском театре им. Грибоедова прошла торжественная церемония открытия памятника Александру Сергеевичу Грибоедову (высота — 2.10 м, вес — 1,5 т, бронза). Автор, Зураб Церетели, передал свое творение в дар театру (добавим, что перевозка памятника, его погрузка в Москве и разгрузка в Тбилиси, также были осуществлены безвозмездно). По просьбе Зураба Константиновича, который, к сожалению, не смог присутствовать на церемонии, честь открытия памятника была доверена Зурабу Церетели-младшему, внуку скульптора.
Простимся стихотворением, написанным в 1965 году Булатом Окуджава:
Цинандальского парка осенняя дрожь.
Непредвиденный дождь. Затяжной.
В этот парк я с недавнего времени вхож -
мы почти породнились с княжной.
Петухи в Цинандали кричат до зари:
то ли празднуют, то ли грустят…
Острословов очкастых не любят цари, -
бог простит, а они не простят.
Петухи в Цинандали пророчат восход,
и под этот заманчивый крик
Грибоедов, как после венчанья, идет
по Аллее Любви напрямик,
словно вовсе и не было дикой толпы
и ему еще можно пожить,
словно и не его под скрипенье арбы
на Мтацминду везли хоронить;
словно женщина эта — еще не вдова,
и как будто бы ей ни к чему
на гранитном надгробьи проплакать слова
смерти, горю, любви и уму;
словно верит она в петушиный маневр,
как поэт торопливый — в строку…
Нет, княжна, я воспитан на лучший манер,
и солгать вам, княжна, не могу,
и прощенья прошу за неловкость свою…
Но когда б вы представить могли,
как прекрасно упасть, и погибнуть в бою,
и воскреснуть, поднявшись с земли!
И, срывая очки, как винтовку с плеча,
и уже позабыв о себе,
прокричать про любовь навсегда, сгоряча
прямо в рожу орущей толпе!..
…Каждый куст в парке княжеском мнит о себе.
Но над Персией — гуще гроза.
И спешит Грибоедов навстречу судьбе,
близоруко прищурив глаза.
|
