21 февраля – день рождения Михаила Лохвицкого (Аджук-Гирея) (1922-1989), писателя, журналиста, участника Второй Мировой войны, морского пехотинца, автора знаменитой исторической повести «Громовой гул» и, конечно, выдающегося тбилисца, оставившего большой след в отечественной культуре и в сердцах своих соотечественников.
Известный журналист, уроженец Тбилиси Валерий Партугимов (1939-2018) посвятил Михаилу Лохвицкому замечательную статью «Романтик эпохи гладиаторов»:
«Когда боец-десантник батальона морской пехоты Миша Лохвицкий, повоевав с немцами, вернулся в 1947 году в Тбилиси, так получилось, что он оказался гостем в доме моих родителей. Было лето, и покрытое бронзой загара лицо Михаила, бескозырка с ленточками, натянутые на его крепко сбитый торс ослепительно белые моряцкие брюки-клеш и полосатая тельняшка смотрелись шикарно и поразили мое детское воображение – мечтой в то время было уйти юнгой в море. Я жадно вслушивался в его рассказы о пережитом на фронте, удивляясь тому, что он говорит о страшных вещах почему-то с юмором, со смехом. В те годы немало военных из числа однополчан моего отца заходили проведать родных, но запомнились лишь опечаленными лицами и грустными голосами. Этот же лихого склада морячок был слеплен из крутого теста.
Запрятанная во внутрь характера взрывчатка в какой-то момент могла разнести все вокруг. Эта способность к конденсации энергетики и мгновенному ее выплеску помогла совсем молоденькому Мише в самом конце 30-х годов завоевать звание чемпиона Грузии по фехтованию среди юниоров. Нежелание быть конформистом было преображено в отчаянную его бескомпромиссность. Стремление вырваться из удушающей атмосферы тогдашней действительности выработало в нем навык максимальной самоотдачи в деле. И то, и другое качество натуры в единении приводили порой к смешным эпизодам: будучи активистом тбилисского ТЮЗа и участвуя в постановке сцены выяснения отношений на шпагах, Миша требовал от актеров не условного, а самого натурального, честного и по сути опасного боя.
Невзирая на спокойную речь, мягкий улыбчивый взгляд его небесного цвета глаз, натура гладиатора, готового к бою и дерзко несущего в себе эту готовность, пробивалась наружу. Жестко обозначенная горбинка на носу, напряженная графика волевых скул и упрямо выдвинутого подбородка, словно свинцом налитые предплечья и жилистые крупные кисти рук сливались воедино в образ очень мужественного человека с нешуточно крепким характером. Казалось, природа вылепила его таким для каких-то предстоявших жестоких сражений с племенами варваров и нелюдей.
Так и случилось в жизни Михаила Лохвицкого. Власть, не стыдясь своей подлости, открыто воевала с ним за проявляемое им свободолюбие. Его терзали за историческую правдивость написанных им книг и вольномыслие редактируемой газеты, нещадно били за то, что он посчитал своим человеческим долгом пойти на прощание с другом, видным ученым и диссидентом. Над ним измывались, годами не подпуская к любимой работе и не восстанавливая в правах. Система беспощадно проехалась тяжелым катком совковой неправедности по живому, честному и чистому человеку, по смелому защитнику родины, яркому талантливому литератору.
Выдержать такое дано не каждому. Конечно, все эти мерзости сократили срок жизни прекрасного человека и писателя. Поражает то, как в такой атмосфере дикой травли Михаил Юрьевич не сдался, выстоял и победил. Его победой называю мощные творческие прорывы в созданной им литературе захватывающей образности, исторической откровенности, настоящего мужского взгляда на жизнь. Победителем он представляется и в создании в очень тяжелых, почти невыносимых условиях доброй крепкой семьи, теплого, по-тбилисски уютного очага, куда со всех концов большой тогда страны съезжались на огонек личности, неподвластные страху, витавшему над страной, любимые в этой семье и любившие ее, привносившие в этот очаг свое душевное тепло и высокий интеллект. С Лохвицкими были тесно дружны такие яркие светлые люди, как известные писатели Константин Паустовский, Константин Симонов, Юрий Трифонов, Юрий Давыдов, Ираклий Андроников, Гурам Гегешидзе, Гурам Асатиани, поэты Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Евгений Евтушенко, журналисты Ачико Джапаридзе, Эдик Элигулашвили, многие другие видные представители творческого сообщества. Михаил Юрьевич со своей неизменной дымящей трубкой в руке был душой кампании, а Наташа, его замечательная жена и верный друг, всегда была рядом – и в часы задушевных застольных бесед, и в дни драматических испытаний. Нечто особо притягательное было в главе семьи, поднимавшее дух его товарищей и единомышленников, которым тоже несладко жилось под присмотром смердящей системы. Юрий Лохвицкий, сын Михаила и Наташи, московский бизнесмен, рассказал мне: «В тот день, когда папу и Романа Левиту – ученого, одного из создателей известного альманаха «Тарусские страницы», исключили из партии (меня через несколько месяцев — из комсомола), я прекрасно понимал к чему, в обывательском смысле, это может привести. Так и получилось: три папины книги выкинули из издательского плана серии «Пламенные революционеры», с должности редактора его, естественно, попёрли, меня не приняли в институт, работы и, следовательно, заработков – ноль. Но в тот же вечер он сидел с Ромой за кухонным столом, они пили шампанское и, смеясь, пересказывали друг другу «смешные» эпизоды заседания горкома партии. На мой немой вопрос оба в один голос сказали: «Это далеко не самое страшное, что может случиться с человеком».
Одно только ощущение наличия в окружающем мире таких людей позволяет многим другим обрести уверенность в своих силах и способностях, поверить в неизбежность победы добра над злом.
Прекрасно воспитанный в семье, выросший в воспетых Пушкиным и Блоком местах неподалеку от Царскосельского лицея, а затем – у Фонтанки, вблизи от Летнего сада, с юных лет бродивший с отцом-строителем по России, Средней Азии, Закавказью, плененный детскими впечатлениями от увиденных пустынь и морей, гор Грузии, змей и верблюдов, принявший участие в строительстве беспримерной детской железной дороги в тбилисском саду Муштаид, начитавшись книг о мифах Греции и легендах Закарпатья, Михаил с детства обладал «донкихотским», полным романтизма воображением, которое воздвигало преграды перед любой фальшью, склоняло его кипучую натуру к делам добрым и духовно возвышенным. И в них он преуспел. Написал целый ряд замечательных книг. Был верным другом. Умел, как никто, вовремя прийти на помощь. Разве что не научился до конца жизни любить и беречь деньги, был совершенным бессребреником, а когда изредка появлялись гонорары за изданные книги – так еще и транжирой. В 1958 году в Москве была издана вторая книга М. Лохвицкого «Люди горных кряжей». На радостях всей семьей отправились в столицу. Миша получил гонорар за книгу, сумма была достаточно емкой и словно жгла руки. Дочь Нюта (Анна) Лохвицкая рассказала мне, как родители в первую очередь направились с детьми в «Детский мир»: «Там нам разрешили покупать все, что душе угодно. Юрка обвесил себя кортиками и пистолетами, а я накупила нарядов для кукол… Раздали все долги, а оставшиеся деньги были с блеском потрачены в Москве. Папа в ресторане закрывал рукой цены в меню, говорил маме и нам: «Заказывайте все, что хотите». Эта поездка – череда посещений театров, елок, музеев. Короткое время абсолютного счастья…».
Михаил любил детей и умел с ними говорить на их языке. Когда его внучка, Джана, была совсем маленькой, дедушка в день ее рождения спросил, что она хотела бы получить в подарок. Внучка показала пальчиком в небо и ответила серьезно: «Луну». Миша походил по магазинам и принес Джанке очень красивый тряпичный полумесяц. Но внучка, опустив головку, шепотом произнесла: «Я хотела настоящую Луну». Глаза ее наполнились слезами, а дед был изрядно растерян. Но нашелся и ласково сказал: «Это же дочка настоящей». Джанка сразу поверила ему, повеселела и, обняв свою Луну, ушла. Так два романтика разных поколений в один миг поверили в красивую сказку и сумели еще более сблизить свои души.
У этого мужественного сильного человека, прошедшего сквозь «огонь и воду», увидевшего в жизни много зла и жестокости, была нежная тонкая душа, предрасположенная к фантазиям, удивлению, пророчеству, красоте. Где корни его органичного нравственного поведения, его поразительной скромности и демократичности в быту? Почему среди многих окружавших его людей именно он отчеканен в памяти мудрой и наполненной любовью личностью?
На эти вопросы мы можем найти ответы только в иных мирах, безумно далеких от нас».
