25 ноября — день памяти Мераба Мамардашвили.
Он умер 35 лет назад от сердечного приступа в аэропорту «Внуково» в Москве, в ожидании посадки на рейс до Тбилиси.
Сегодня мы вспомним, как о классике философии говорили классики кинематографа Отар Иоселиани, Эльдар Шенгелая, Мераб Кокочашвили.
Отар Иоселиани: – Мераб Мамардашвили – удивительный персонаж в моей жизни. Он сразу же стал мне родным. А всё потому, что умниц в наше время было не очень много. Мы сошлись с ним на оценке академика Сахарова, который, увлекшись своей находкой, не мог остановиться и снабдил власть бомбой, а потом вдруг стал диссидентом. Его раскаяние запоздало, он совершил страшный грех… Хрущёв в своих воспоминаниях написал, что Сахаров упал на колени и закричал: «Не надо её испытывать!» – «Не надо было изобретать. Я государственный деятель, а не воспитатель детского сада». Мы с Мерабом были уверены: быть умницей – значит предвидеть каждый свой шаг. А Сахаров был дурак. Мераб дураком не был, за это я его и люблю.
Эльдар Шенгелая: – Мераб приехал из Москвы в Тбилиси в очень непростой момент. Гамсахурдиа рвался к власти, и вся страна была охвачена борьбой за независимость. Такой страшный национализм шёл от Гамсахурдия. Народный фронт образовывался, и первый раз я увидел Мераба там. К нему подошли корреспонденты и спросили: почему вы, философ, пошли в политику? И он ответил: мы жили в кошмаре, и надо сделать всё, чтобы мы не жили в кошмаре. А потом была большая встреча в филармонии, в Большом зале. Все кричали: родина, родина, родина! И он вышел на сцену и сказал: «Не родина, а истина». Тут такой гвалт начался! Мераба выгнали из зала. Он ушёл. Спокойный и невозмутимый… Он любил мой фильм «Голубые горы». Этот фильм как бы предсказывал распад Советского Союза, хотя был совсем не об этом, такое абсурдистское кино. А Советский Союз и правда распался, и это очень нравилось Мерабу. И он мне тогда сказал: ты должен помнить всегда, что в первую очередь ты режиссёр, а потом всё остальное. Я тогда очень переживал, что участвую в этом парламенте, где всем заправлял Гамсахурдия. И он мне сказал: ты будь там не как депутат, а как режиссёр. Записывай то, что там говорят, или в своей голове оставляй. Я так и делал, а потом поставил «Экспресс-информацию» – фильм, который посвятил ему. Мераб очень тяжело переживал весь этот национализм в Грузии, может, от этого и умер так неожиданно и рано. Остались его книги. Это огромное богатство. Сейчас его преподают у нас в университете. Он стал классиком. Когда Гамсахурдия ушёл, то Мераб стал ещё и символом свободы для грузин. Потому что мы уже поняли, что он имел в виду, когда говорил, что надо искать истину. Это же самая высочайшая планка. Поэтому его до сих пор очень уважают люди.
Мераб Кокочашвили: – Я не осмелюсь назвать Мераба другом. Он был старше меня, и всегда существовала дистанция в отношениях. Когда он вернулся в Грузию из Москвы, то преподавал у нас в университете. На его лекции было просто не попасть. Аудитория всегда переполнена. Даже часто дверь оставляли открытой, и те, кто не поместился, стояли в коридоре и слушали. Ребята записывали все его лекции на магнитофон, а потом уже дома расшифровывали, чтобы не пропустить ни слова. Он был настоящим философом, литературу знал блистательно. И ещё обладал необыкновенной логикой, мыслил глубоко и ясно излагал… Но Мераб не был бы Мерабом, если бы постепенно разговор не переходил на более широкие темы – в философские рассуждения, потом в политические. Это было неизбежно, поскольку этот период – начало национальной борьбы за освобождение Грузии. Вся Грузия, и особенно молодёжь, все их мысли и мозги были заняты именно тем, что страна должна стать независимой.
Дискуссии о свободе личности, независимости нации шли по всей стране… Что говорил Мераб? Говорил, что да, молодёжь и нация борется за независимую страну, это совершенно естественно. Но должно оставаться критическое отношение к системе, которая существует в Грузии. Он объяснял студентам, что та насильственная система, которая возникла при советском строе в нашей республике, – это не только беда, но и вина. Ваша вина, вина ваших родителей. Если тюрьма и система существуют, знай, что ты тоже строил эту тюрьму и эту систему. Это был тот принцип, который, возможно, для многих оказался неприемлемым. Многие хотели всё свалить на систему, а сами остаться ангелами, понимаете? Вот, возможно, этот принцип Мераба Мамардашвили и стал одной из причин его смерти, потому что противников его идей было предостаточно. И на самом высоком уровне. Они говорили, что самая высшая идея – это свободная страна, это родина. И Мераб сказал такую вещь: что есть более высокие принципы. И он сказал, что более высокий принцип – истина. Выше истины не существует ничего. Это вызвало бурю. Истина выше родины? Это не понравилось тем, кто тогда рвался к власти на волне растущего национализма и борьбы за независимость. Всем известна его фраза тех лет: «Если народ изберёт Гамсахурдия, то я откажусь от своего народа!»
Его любила интеллигенция, любили студенты. Не любили примитивные народники, которые вдруг появились, когда Грузия стала независимым государством, и влезли в политику, хотя никакого права на это у них не было. Поэтому очень многие мысли Мераба Мамардашвили для них были неприемлемы. Потому что он прямо сказал им: тюрьма выстроена не только теми, с кем вы боретесь, но и вами тоже.
По материалам журнала STORY
