Сегодня мы вспомним концерт «Русского клуба» «Я, конечно, вернусь» к 75-летию Владимира Высоцкого, который состоялся на Большой сцене Грибоедовского. Послушайте великие песни в прекрасном исполнении любящих Высоцкого артистов:  В этом вечере приняли участие Вахтанг Кикабидзе, Ирма Сохадзе, Эка Квалиашвили, Бесик Каландадзе, Тамрико Чохонелидзе, Нугзар Квашали, Верико Турашвили, артисты Театра Грибоедова Ирина Мегвинетухуцеси и Слава Натенадзе и другие замечательные грузинские исполнители. Специально для участия в концерте в Тбилиси приехали Михаил Грицкан (Украина), Артур Федорович (Беларусь), Давид Хачатрян (Армения), Самир Раджабов и Эльхан Челяби (Азербайджан). Специальным гостем вечера стала проживающая в Германии известная грузинская певица, композитор, актриса Манана Менабде. А по этой ссылке доступна для чтения книга из серии «РК» «Русские в Грузии», посвященная ЛЮБИМОМУ ПОЭТУ И АРТИСТУ.

Из интервью Веры Таривердиевой журналу «Русский клуб»: «В сентябре 1996 года Марк Рудинштейн пригласил меня присоединиться к «Кинотавру», который постелил звездную дорожку ко входу во Дворец спорта в Тбилиси, и по ней шли наши звезды вместе с неподражаемыми грузинскими актерами и режиссерами. И я шла по этой дорожке. И думала. И не знала, что сказать, представляя его музыку трем тысячам человек, сидящим в зале и живущим в городе, где родился Микаэл Таривердиев. Где его всегда помнили и любили. И я сказала. Что он мечтал вернуться в Тбилиси на «Мерседесе». И чтобы в нем сидела Лолита Торрес. Тбилиси меня понял. И принял. И вошел в меня. И никогда не отпускал. Мне очень дорого то, что в Тбилиси Микаэла Леоновича не просто помнят, а любят. Я знаю и видела, какие чудесные вечера проходили в театре имени Грибоедова, и огромное спасибо за это Николаю Свентицкому. И юбилей Микаэла Леоновича мы обязательно будем отмечать в Тбилиси! Концерт в Тбилисской опере был моей мечтой. Я прямо так и видела: люди входят в театр и видят детскую фотографию Микаэла Леоновича, где ему лет пять. И афишу 1949 года, где среди участников концерта «Балетный дивертисмент» значится композитор Микаэл Таривердиев – тогда еще Гарри Таривердиев. Ведь это был дебют Микаэла Леоновича, официальный дебют. И у него случился первый настоящий роман – с балериной. И он получил свой первый гонорар. И купил свою первую шляпу. А вы еще спрашиваете, что нас связывает с Тбилиси!» Напомним, 25 октября 2016 года, в год 85-летия со дня рождения Микаэла Таривердиева, мечта Веры сбылась. «Русский клуб» провел концерт памяти композитора в Тбилисском театре оперы и балета. Все было великолепно! Одна беда — зал не смог вместить всех желающих попасть на этот вечер.

Сердечно поздравляем с днем рождения Джумбера Берадзе, Народного артиста Грузии, Почетного гражданина Тбилиси! В течение 20 лет Джумбер Берадзе был солистом Национального балета Грузии «Сухишвили-Рамишвили», затем — одним из руководителей Государственной Филармонии и директором фирмы «Мелодия». А позднее открыл в Тбилиси несколько великолепных ресторанов. Вспомним статью К. Мгебришвили, опубликованную на страницах нашего журнала: «За какое бы дело ни брался Джумбер Берадзе, он всегда добивался успеха – благодаря упорному труду и самоотверженности. Несмотря на громкие регалии и работу на высоких должностях, он лишен высокомерия, это очень коммуникабельный и открытый человек, с замечательным чувством юмора: когда мы с ним договаривались об интервью, Джумбер Викторович серьезно сказал: «Да, да, я чрезвычайно занят, завтра у меня стирка!» Джумбер Берадзе родился в семье коренных тбилисцев, его дед был представителем одной из торговых гильдий, дружил со многими известными и колоритными людьми. Одним из них был золотых дел мастер Амвросий Джикия, чей подарок – рог – до сих пор бережно хранится в семье как реликвия. Мать по профессии была юристом, отец – врачом: представительной внешности, он был наделен талантом пения и танца, отличался необычайной пластикой, в молодости работал в ансамбле Кирилла Пачкория. Виктор Берадзе был настоящим ценителем грузинских традиций и обычаев, именно он привил сыну любовь к танцу. Джумбер начал танцевать достаточно поздно, и произошло это случайно: в их доме гостил хореограф Бухути Дарахвелидзе, и, как вспоминает батони Джумбер, «он предложил отцу, чтобы я у них стал танцевать. Мне только исполнилось четырнадцать лет… Оттуда перешел в ансамбль самодеятельности тбилисского трамвайно-троллейбусного управления. Я очень любил танец, а поскольку я человек целеустремленный, то много думал о танце и, помимо репетиций, по нескольку часов в день занимался самостоятельно». «В то время попасть в ансамбль «Сухишвили» было пределом мечтаний любого танцора. Однажды Илико Сухишвили через друга отца Берадзе передал, что ждет его в своем репетиционном зале. «Я узнал, что ты танцуешь, твой танец я не видал, приходи завтра, посмотрим», – сказал Илико. Джумбер одел чувяки и пошел к мэтру. «Весь ансамбль уже в сборе, представьте, я совсем молоденький мальчик, должен перед ними выступать. Сначала исполнил «Казбегури-Мтиулури», затем проделал трюки из «Мтиулури». Илико остановил меня, сказал, – «Достаточно». И меня взяли. На дворе — 1962 год, мне еще нет и семнадцати лет. Это был ансамбль, созданный двумя величайшими, неповторимыми личностями – Илико Сухишвили и Нино Рамишвили, они оба сыграли большую роль в формировании моей личности. В этом коллективе работало целое созвездие великолепных танцоров, искусство каждого из них служило примером для подражания, я многому научился у них, приобрел навыки и свойства характера, которые понадобились в дальнейшей жизни, овладел мастерством. Я исполнял соло-номера в «Мхедрули», «Шеджибри», а в «Парикаоба» мы с Миллером Цирекидзе танцевали дуэт. В каждом танце финал – это кульминация всего действа. Финалом первого отделения была кульминация «Мхедрули», второго – «Ханджлури», и я закрывал финал танцем с кинжалами. Затем мне довелось с моим старшим другом Омаром Мхеидзе вместе с калбатони Нино солировать в танце «Джейран». Исходя из наших технических данных, Нино добавила динамичный отрезок к заключительной части «Джейран», и танец получился необыкновенно полным. На гастролях в Греции мы поставили «Сиртаки», где я солировал с превосходной танцовщицей Мананой Абазадзе…» Слушая рассказ Джумбера, я невольно вспомнила одно из его выступлений по телевидению, где он с восторгом отзывался о годах, проведенных в этом коллективе: «Сегодня, с высоты прожитых лет, если я сделал что-то в жизни, а думаю, что сделал немало, во всем этом заслуга Нино Рамишвили и Илико Сухишвили, они были большими эстетами, настоящими интеллектуалами. Без интеллекта нельзя творить в танце». По его словам, концерты везде проходили с аншлагом, «Сухишвили» – единственный ансамбль из нашей страны, который выступал на таких престижных сценах, как «Ла Скала», «Метрополитен-опера», «Альберт-холл», «Ла Фениче», «Сан Карлос». «Утонченный вкус этой пары выражался и в их одежде. Представьте, заканчивается концерт, последний танец повторяют на бис по три-четыре раза, в это время с правой стороны сцены выходит Нино в платье от Шанель с шикарными украшениями, а с левой – Илико в черном фраке с бабочкой. Это было потрясающее зрелище! – говорит Джумбер. – Танец был неотъемлемой частью моей жизни на протяжении двадцати лет, свою молодость я посвятил этому искусству, оно принесло мне звание народного артиста Грузии, я награжден орденом Чести. В начале 80-х годов завершил карьеру, потому что считаю, что со сцены артист должен уходить в расцвете сил…. Когда я еще танцевал в ансамбле «Сухишвили», меня назначили заместителем генерального директора Государственной филармонии. Это было огромное объединение, в которое входили абхазское, аджарское, кутаисское отделения, все государственные филармонические коллективы и концертные группы. Моей обязанностью было управление отделом международных отношений. Знаете, в футболе существует термин «играющий тренер», когда тренер руководит командой и одновременно выходит на поле в качестве игрока. Вот я был «танцующим директором», прямиком из репетиционного зала на машине мчался на проспект Плеханова, в свой кабинет в филармонии – работать над документами. Благодарен судьбе, что мне пришлось сотрудничать с такими замечательными людьми, как Дориан Кития, Евгений Мачавариани, Сулхан Насидзе. Я получил драгоценный опыт организационной работы. Позднее начал работать в филиале всесоюзной фирмы «Мелодия». В отличие от других республик тбилисской студии грамзаписи были делегированы такие же функции, какие были у центральной организации в Москве, в частности, определение музыкальной политики не только в Грузии, но и в Армении, Азербайджане и на Северном Кавказе. Организация владела двумя заводами: грампластинок и аудиокассет; существовало свое торговое объединение. До моего прихода на студию эту должность занимал Гайоз Канделаки, который внес большую лепту в развитие отечественного джаза, именно его заслугой является то, что сегодня джаз так популярен в Грузии. Я же стал проводить свою линию, «огрузинил» наш репертуар. Спектр выпускаемой продукции был самый разнообразный: литературно-драматический жанр, детское направление, фольклор, классическая музыка, эстрада и лицензионный репертуар. Мы издали гениальное произведение Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», текст которого читал Гоги Харабадзе. В канун 900-летнего юбилея Давида Агмашенебели фирма выпустила пластинку с его произведениями: «Слово перед битвой», «Песни раскаянья» («галобани синанулисани») и «Завещание». Может, я не воцерковленный человек, но испытываю искреннее благоговение и любовь к богу. Поэтому мне, как православному христианину, хотелось выразить свои глубокие чувства к Всевышнему, издав древние грузинские церковные песнопения. Это происходило в период, когда в стране господствовал атеизм, когда многое решал худсовет и грозный Главлит, осуществлявший цензуру печатных произведений.

21 июля – день рождения Нани Брегвадзе, Народной артистки СССР, Народной артистки Грузии, Лауреата Государственной премии Грузии, Кавалера ордена Чести Грузии, Президентского Ордена Сияния, ордена Дружбы (Россия), Почетного гражданина Тбилиси и Беналмадены (Испания), члена Общественного совета журнала «Русский клуб» и т.д., и т.д. Сердечно поздравляем! Конечно, наш журнал писал о Нани не раз и не два. Сегодня мы вспомним один из очерков, ей посвященных. Поклоны постепенно выходят из моды. И все-таки именно перед Нани Брегвадзе хочется склонить голову – перед талантом и обаянием, перед незапятнанной репутацией и просто в благодарность за то, что она у нас есть. Тем более что, как давно уже сказано, в Грузии есть хорошие певцы, очень хорошие певцы и есть Нани Брегвадзе. И все-таки петь в стране, где пение любят все, а хорошо поют многие, — это вольная и невольная отвага. Поэтому великими певцами в Грузии становятся прежде всего большие личности. Грузин может быть поражен вокалом, но заворожить его можно только душой, неповторимостью и вкусом. Личность Нани – это такое явление, когда непреходящий интерес к персоне связан и с любовью, и с уважением к ней. Грузинскую публику скандалы только расхолаживают, эпатажные выходки отталкивают. Как говорится, «кто красив, тот и поступает красиво». Королевскими качествами являются вкус и достоинство, и это именно то, что зритель ценит в Нани Брегвадзе. Трудно себе представить более искреннюю и досягаемую «звезду», чем Нани. И не менее сложно вообразить человека, чье присутствие более дисциплинирует и организует. При Нани неловко, даже невозможно позволить себе быть некорректным, несобранным, солгать, не сдержать слово… Она, конечно, простит, ведь главной ценностью в любом человеке для Нани является то, что он человек. Но сила воздействия ее личности такова, что перед ней не хочется осрамиться ни в чем. Наверное, истоки магнетизма и таланта Нани – в ее семье. Ее дедушка окончил юридический и математический факультеты в университете Санкт-Петербурга. Мама – Ольга Александровна Микеладзе – из знатного дворянского рода. Но отличительными чертами подлинного аристократизма – не столько по происхождению, сколько по духу – являются терпимость и порядочность. Благородству и достоинству личности учила Нани ее мама, и это у нее в крови. А то, что кровь «голубая», для Нани не так уж и важно. Дело в доме было поставлено так, что туда можно было прийти в любой день, даже в любой час, хоть глубокой ночью. Но несколько условий для возможных визитеров были обязательными – воспитанность, хорошие манеры и доброжелательность. Или, как говорит сама Нани, «это можно назвать одним, к сожалению, давно забытым словом – учтивость». Мама была непреклонна. Она могла заметить: «его ноги больше здесь не будет, потому что он очень вульгарно сидел». Противоположностью хорошему вкусу является не его отсутствие, а его вульгаризация, пошлость. Безупречный вкус Нани Брегвадзе не только врожденный, но и воспитанный, выпестованный. Хабалка может стать широко известной, но королевского трона ей никогда не занять. Быть пошлой – не царское это дело. Закономерно, что именно Нани стала первой отечественной знаменитостью, чьим именем были названы духи. В репертуаре певицы был романс, который назывался «левкой», и у духов «Нани Брегвадзе» был аромат левкоев… Она никогда не дружила и не дружит с высокопоставленными людьми. Она никогда ни о чем не просит. Это не воландовская позиция, исполненная гордыни: «Никогда никого ни о чем не просите…» Просто есть вещи, которые Нани Брегвадзе считает зазорными для себя. Королевское достоинство? Или обыкновенное качество интеллигентного человека? И то, и другое. А вот коллективные письма деятелей культуры Нани подписывать не отказывается, только если они призывают к справедливости, или просят наказать зарвавшегося хама, или защитить поруганное достоинство порядочного человека, и эти случаи не редки. За то, что Нани запела и посвятила песне свою жизнь, мы тоже должны быть во многом благодарны ее семье. Вокруг маленькой Нани пели все – прабабушка была профессиональной певицей, замечательно пели бабушка, дедушка и все семеро их детей, включая и маму Нани, тетя пела в джазовом оркестре и народном ансамбле, Прекрасно пел и отец. И мама, как только заметила в Нани склонность к музыке, все свое время стала тратить на развитие музыкальных способностей дочери. Прогадать было невозможно – такая блестящая певческая генетика подвести не могла. Нани занималась серьезно. Окончила музыкальную школу, музыкальный техникум и Тбилисскую государственную консерваторию по классу фортепиано. Но еще до того, как она поступила в консерваторию, в 1957 году, Нани выступила в Москве, на Международном фестивале молодежи и студентов. Песня «Погасила я свечу» принесла ей первое место среди участников из СССР и третье – в международном конкурсе. На фестивале ее услышал Леонид Утесов. «Из этой девочки, если она будет петь, получится очень хорошая певица», — предсказал он. Студенткой консерватории Нани становится солисткой тбилисского государственного ансамбля «Рэро» под управлением Константина Певзнера. А в 1964 году вместе с Московским мюзик-холлом едет на гастроли в Париж. После ее выступления во всемирно известном зале «Олимпия» французская пресса восторженно писала о «ярком таланте, красивом голосе, эмоциональности, сценическом обаянии и артистизме», которые покорили парижан. Обычно скупой на похвалу Шарль Азнавур назвал ее пение чудом. По возвращении из Парижа Нани приглашают в ансамбль «Орэра», в котором она проработала солисткой 15 лет. «Орэра» был признан лучшим музыкальным коллективом Грузии ХХ века. Народный артист Грузии, композитор Реваз Лагидзе говорил: «Участники «Орэра» составляют великолепный ансамбль. В их исполнении привлекают мягкость тембра, полное отсутствие форсировки при очень своеобразном, современном звучании, умение передать настроение песни. Они поют, играют и танцуют, и каждую песню орэровцы преподносят как маленький музыкальный спектакль, прекрасно исполненный не только вокально, но и актерски». С 1980 года Нани начала выступать с сольными концертами. Ее неизменным аккомпаниатором была народная артистка Грузии, пианистка Медея Гонглиашвили. Нани Брегвадзе шла по своей дороге в искусстве неторопливо, без малейшей суетливости. Она никого не задевала, никто не задевал ее. У нее не могло быть ни соперников, ни завистников, потому что Нани выбрала свой путь. А если двигаешься только по своему пути, толкаться и не приходится – не с кем. Ее не случайно именуют грузинской королевой русского романса. В шесть лет Нани, еще не говорившая по-русски, пела «Калитку» — романс, который по сей день является украшением каждого ее концерта. «Я пела старинные русские романсы еще с малых лет, — рассказывает певица. — В советской стране романс, к сожалению, долго считался пережитком «дворянской салонной сентиментальности». Я же упрямо включала

35 лет назад, 20 июля 1990 года, ушел из жизни Сергей Параджанов. Георгий Данелия рассказывал такую историю: «Фильм «Не горюй!» первым, как всегда, смотрело ОТК. Сдавала фильм звукооператор Инна Зеленцова. Вышла после просмотра и сообщила: – Минервин сказал, что картина гениальная. Приятно. Минервин – опытнейший звукооператор. И дальше всем фильм нравился. Не понравился только троим: одной красивой художнице (она полюбила меня за смелость после фильма «Тридцать три», а после «Не горюй!» разлюбила) и двум кинорежиссерам – Леониду Гайдаю и Сергею Параджанову. С Гайдаем я дружил. Мне нравилось то, что он делал. У Леонида Гайдая был особый дар. Его иногда обвиняли в том, что он ничего нового не придумывает, только берет и использует трюки немого кино, – но многие пробовали использовать трюки немого кино и ни у кого, кроме Гайдая, ничего путного не получилось. Гайдай мне после просмотра в Доме кино сказал, что я зря смешал два жанра. Если бы у меня в фильме люди не помирали, могла бы быть хорошая комедия. Сергей Параджанов позвонил мне и спросил, где можно посмотреть «Не горюй!» – ему интересно, как я французский материал в Грузию перенес. Я заказал в монтажной маленький зал, и мы с Сергеем посмотрели фильм вдвоем. Потом он долго молчал, молчал… И высказался: – Ты не расстраивайся. Каждый художник имеет право на неудачу. А я и не расстроился. Не должен был фильм «Не горюй!» понравиться Параджанову: он совершенно по-другому мыслит. Зато следующий мой фильм, «Совсем пропащий», Параджанов вознес до небес. Он утверждал, что это шедевр, подарил мне икону и ковер (он вообще любил одаривать). И сказал, что сам, своими руками сделает приз для этого фильма. Начал делать приз, но не успел – попал в тюрьму. Когда он вышел оттуда, и мы встретились, первое, что он сказал: – Я твой должник, за мной приз. Я сказал, что не надо. В прошлый раз он стал его делать и попал в тюрьму, значит, приз – плохая примета. В девяносто первом году я был на фестивале в Римини с картиной «Настя». Картина шла вне конкурса, и на заключительной церемонии я сидел спокойно – никаких наград моему фильму не полагалось. Вдруг на сцену выходит мой друг, знаменитый сценарист Тонино Гуэрра и начинает что-то говорить по-итальянски. Сначала я услышал «Феллини», потом – «Параджанов», потом – «Данелия гранда реджиста». А потом все зааплодировали, и Тонино вызвал на сцену меня, вручил какую-то коробочку и попросил, чтобы я ее открыл и показал залу. Я открыл и показал. И все снова зааплодировали. В коробочке был маленький серебряный медальон: Дева Мария. Я раскланялся, сердечно поблагодарил Тонино и спустился в зал, так ничего и не поняв. Тогда, впервые за тридцать лет нашей дружбы, рядом с Тонино не было его жены Лоры, которая всегда переводила мне то, что он говорил. И только после церемонии Лора объяснила: в тюрьме Параджанов собирал крышки из фольги, которыми тогда закрывали молочные бутылки. Он прессовал их в медальон и гвоздем делал на медальоне чеканку. Один из таких медальонов он подарил Тонино Гуэрра. Тонино отлил медальон в серебре и подарил своему другу Федерико Феллини, для которого написал много сценариев. Феллини в то время уже был болен и лежал в больнице. И Феллини сказал Тонино: – Давай из этой медали сделаем приз и назовем «Амаркорд». И будем вручать его на фестивале в Римини – в городе, где мы выросли и снимали фильм «Амаркорд». Это будет наш приз. Тонино рассказал Феллини, какие фильмы участвуют в конкурсе фестиваля и кто из режиссеров приехал. И Феллини предложил дать приз мне. – Но ты же не видел фильм, который привез Данелия, – удивился Гуэрра. – И не надо. Я видел «Не горюй!», и мне достаточно. Таким образом я получил приз «Амаркорд» от Феллини за картину «Настя», которую он не видел, но любил фильм «Не горюй!», и от Параджанова за фильм «Не горюй!», который ему не понравился».

20 июля — день рождения Татьяны Лиозновой, выдающегося кинорежиссера, сценариста, Народной артистки СССР. Так сложилось, что и личная жизнь Татьяны Михайловны, и ее самый знаменитый фильм «Семнадцать мгновений весны» отчасти связаны с Грузией. Одним из серьезных ее увлечений был Сергей Параджанов. Когда Лиознова бывала в Тбилиси, они обязательно встречались. По печальному совпадению день рождения Татьяны Михайловны стал днем его ухода из жизни – Параджанова не стало 20 июля 1990 года. А самая страстная любовь Лиозновой — это, конечно, актер Арчил Гомиашвили. В интервью корреспонденту «Комсомольской правды» (возможно, это было ее последнее интервью) она рассказывала: «Я хотела снимать Арчила Гомиашвили. Я любила этого актера. У меня с ним был роман… Он моей маме очень нравился… Мне хотелось его снимать. Я видела в нем фактуру. Но выcшее руководство запретило снимать в роли русского разведчика грузина. Категорически! Гомиашвили на меня обиделся и вообще уехал из Москвы в Тбилиси. Больше мы не общались. Хотя он мне до самой своей смерти присылал гостинцы». Но вот названная дочь Лиозновой Людмила Лисина рассказывает совсем другую историю: «Татьяна Михайловна собралась снимать «Семнадцать мгновений весны» и долго никого не утверждала на роль Штирлица. И вот однажды после отдыха в ресторане они с Арчилом и Юлианом Семеновым все вместе садились в машину. Писатель стал сокрушаться, что до сих пор не найден актер на роль русского разведчика, и вдруг указал на Гомиашвили: «Да вот же он!» Лиознова буквально взорвалась от смеха: «Как представила этого Бендера в роли русского разведчика!». К тому же эта якобы случайная сцена, по ее мнению, была срежиссирована бездарно — уж тут ее было не обмануть! Этого смеха гордый кавказский мужчина не забыл. Прошло время. Однажды Гомиашвили встретил Лиознову в самолете по пути в Тбилиси. Он летел домой с новой семьей, а она везла «Семнадцать мгновений весны» на фестиваль. Тут его маленькая дочка пробежала между рядами и взобралась к Татьяне Михайловне на колени. Арчил подошел, чтобы забрать ребенка, и сказал бывшей возлюбленной: «Видишь, как мудро распорядилась судьба — я везу домой родного маленького человечка, а ты — коробки с пленкой». Очень ядовитые слова. Наверное, Гомиашвили не смог простить Лиозновой, что она не помогла ему выбраться из амплуа «актера одной роли». «Семнадцать мгновений…» снимали, в том числе, и в Грузии. Например, сцену, где пастор Шлаг становится на лыжи, сняли в Бакуриани, а профессор Плейшнер любуется медведями не в Берне, а в тбилисском зоопарке. Одним из консультантов легендарного фильма был Георгий Владимирович Пипия (14 июля 1926 — 27 ноября 2001), генерал-майор, начальник Управления «Н» ГУ КГБ СССР (мозгового центра контрразведки Советского Союза), доктор исторических наук, профессор. В титрах он обозначен как «кандидат исторических наук, полковник Г.В. Колх». Колхида — древнее название Западной Грузии, откуда был родом Пипия. Спустя годы в знаменитой кинотрилогии «Фронт без флангов», «Фронт за линией фронта» и «Фронт в тылу врага» консультантом, по личному распоряжению Юрия Андропова, снова стал Георгий Пипия. На этот раз он значился в титрах как «Г. Иверин». Иверия, как известно, — это древнее название Восточной Грузии.

19 июля – день рождения Вахтанга Кикабидзе, народного артиста Грузии, заслуженного артиста Украины, лауреата Государственной премии СССР, лауреата Государственной премии Грузии. Вспомним замечательное интервью Андрея Белявского, опубликованное в свое время в журнале «Русский клуб». *** С годами все чаще тревожит память: проснешься ли, когда чуть брезжит рассвет, или ворочаешься, пытаясь уснуть, из прекрасного, туманного далека почудятся вдруг родные голоса, вспомнятся старые друзья, беззаботное детство, побегут знакомые до боли кадры на фоне «саундтрека» с тогдашней музыкой из громкоговорителя, шумными диалогами соседей, треньканьем трамваев… Словно стрекочет старенький проектор с хроникальным фильмом «Вся моя жизнь»… В холле красивого и уютного дома – легкий полумрак, тишина. Большой камин в этот летний зной лишь напоминает о радости семейных посиделок в холодные зимние вечера. В подернутых грустью глазах Бубы порой проскальзывает улыбка, неспешный рассказ перемежается то вздохом, то смехом, и ревниво прислушивается к голосу хозяина старинный резной буфет… — Детство и молодость у нашего поколения сладкими не были, но все равно (вздыхает), когда вспоминаешь какие-то вещи, — счастье какое-то было! Чтение при керосиновой лампе, вместо паркета — цементный пол, печка железная… И была духовность. Люди друг друга любили, поддерживали. Соседи были соседями. Когда вспоминаю те времена, — такое ощущение, что праздник ушел уже давно. Потому что сегодня – и город не тот, и люди не те, наверное… Очень много персонажей было в тех домах, – это были такие общаги, где прошла моя юность, молодость. Удивительные были люди! В первом нашем доме (на бывшей улице Дзержинского, 10, – там жил режиссер Котэ Марджанишвили) сколько национальностей было, – грузины, русские, армяне, евреи, курды, ассирийцы… И удивительно, лет до 8-9 я даже не знал, что они не грузины — все хорошо по-грузински говорили. Потом только узнал, что Петик – армянин, Яшка – еврей… В наш двор приходили нищие, которые не просили, они зарабатывали. У них свои спектакли были, мы все тексты знали наизусть, но смотрели – как в первый раз. На балконах собиралась галерка, во дворе был партер, потом шел амфитеатр – окна первого этажа. Мы тоже решили сделать спектакль о войне. Мне доверили роль Сталина, а моему другу Мерабу досталась роль Гитлера. Притащили ящики, соорудили сцену, с помощью старших сделали занавес, афишу нарисовали, на которой написали: «Афиша» (смеется). Был такой дедушка Тариэл на нашем балконе, бывший военный, его все уважали, потому что выправка у него была такая. Строгий был человек, но справедливый. И вот утром в день спектакля (я не смог уснуть и очень рано вышел на балкон, а ребят еще не видно было) он вдруг говорит мне: «Привет, Сталин!» Я говорю – здравствуйте, дедушка Тариэл. А где, говорит, Гитлер? Я говорю – наверно, спит. Ты, говорит, его разбуди, а то так всю войну может проспать! (Смеется). Дворы были, улица была, – многое, что в нас хорошего есть, мы от улицы взяли. И улица тогда другая была. Помню, мы услышали, что где-то живет наркоман, и думали, что у него, наверно, три головы или шесть ног. Поехали специально в Сабуртало на него посмотреть, – какой-то несчастный был человек, худой, больной… И когда сегодня идешь по улице, редко, чтобы молодые ребята посмотрели на девушек, у всех какие-то другие заботы появились – деньги, бизнес, где работу найти. И когда говорят о девушках, называют их «телками». Тогда, в то голодное время, этого не было. Жизнь была рванная, дранная, но красивая… А потом все, как у многих ребят: собирались по вечерам с гитарой в подъездах и пели. Многое потом было – я перепел во всех самодеятельных коллективах Тбилиси. Был Иняз, откуда я сбежал со второго курса (понял, что там ничему не научусь, потому что времени просто не хватало) и решил пойти пробоваться в филармонию – был почему-то уверен, что без меня эстрада что-то теряет. Тогда были худсоветы (и это было хорошо, потому что такого «ширпотреба» не было, как сейчас), и меня забраковали, сказав, что у меня хриплый голос, и «это отдает загнивающим Западом». Тогда на экраны вышел фильм «Поет Ив Монтан». И меня вдруг вызвали в филармонию, сшили серый костюм, достали водолазку – все как у Монтана. Это был 59-й год, и с тех пор я на профессиональной эстраде. Потом был квартет «Диэло», с которым Буба впервые выехал за границу. Потом позвали к себе орэровцы, с ними он объездил все пять континентов. В 66-м году Николай Санишвили пригласил его сниматься в фильме «Встреча в горах», и показалось – все, начинается кинокарьера. Но четыре года никто никуда не звал, и он решил, что это не его дело. И вдруг – звонок с «Мосфильма»: Георгий Данелия будет снимать фильм «Не горюй!» и хочет пробовать Кикабидзе. А «Орэра» собирался в Турцию (страна НАТО, там стоял 6-й американский флот, и попасть туда было сложнее, чем в Париж, — это сегодня ездят, куда хотят). Первая их встреча в гостинице «Сакартвело» не была очень теплой, были еще встречи в известных тбилисских домах, Данелия уехал, «Орэра» отправился в Турцию. А потом был срочный вызов в советское посольство, телеграмма от директора «Мосфильма», На открытии звезды 56 отца Владимира Познера, об утверждении Вахтанга Кикабидзе на роль Бенджамена Глонти. Эта роль и стала началом кинокарьеры артиста. Параллельно росла популярность Кикабидзе-певца. — В 1975 году меня попросил помочь руководитель госоркестра Грузии «Рэро», мой старший друг Константин Певзнер, – ему уже трудно было одному возить на гастроли большой коллектив. Сделали шоу-программу «В кругу друзей Вахтанга Кикабидзе», я поехал с ними. Потом Котик заболел, скончался, я уже не мог коллектив бросить, и меня попросили стать худруком. — А потом настали «новые времена»… — Да. (Вздыхает) В апреле 89-го мы были на гастролях на Северном Кавказе. Седьмого я позвонил домой, и супруга сказала, что у нас молодежь начала голодовку у Дома правительства. А когда я позвонил десятого из Майкопа, слышу – жена плачет. Тогда мы впервые узнали, какая трагедия произошла в Тбилиси. Я сорвал гастроли, очень сложно было ехать, — никакой транспорт не ходил в нашу сторону. Нас привезли на двух «Икарусах» два водителя-чеченца, все-таки они горцы, смелые люди. 16 часов ехали молча, никто не мог себе представить, что в Тбилиси произошло. Когда в Мцхета увидели первые бэтээры, — поняли, что все серьезно. С 89-го года я пять лет не пел. И не мог уехать, хотя